12 ведущих философов современности

Парадоксальный факт: новое движение в некоторых отношениях способствовало потере философией былой популярности. Одна из причин, оттолкнувших людей от аналитической философии, заключается в трудности восприятия большинства сочинений. И эта претензия часто сочетается с протестом: в такой сложности нет якобы никакой необходимости — почему философ не может выразить то, что хочет сказать, на обычном английском языке, вместо того чтобы изъясняться на каком-то умопомрачительном жаргоне? В самом деле, не может ли этой сложностью языка прикрываться банальная нищета идей? Ибо (и этот вопрос задают как философы, так и сторонние наблюдатели) если существуют философские вопросы, которые следует задавать, то почему на них до сих пор не появилось ответов? Отсюда обвинение в том, что философия, покинутая своими детьми, превратилась всего лишь в примечания к Платону. Отсюда и устоявшийся образ философа: выпускник Оксбриджа в твидовом костюме с портфелем, упрямо твердящий, что обычные люди говорят то, что думают, но то, что они думают, есть либо путаница, либо бессмыслица. Многим нынешним выпускникам университетов приходится слышать, что философия — это всего лишь кабинетная словесная игра. Поэтому нет ничего удивительного, что у нашей дисциплины так мало поклонников.

На эти обвинения есть очень простой ответ, хотя, вероятно, он и не удовлетворит всех. Автор статьи по математике или биохимии тоже мог бы написать статью на обычном английском языке, но лишь ценой недопустимого увеличения объема написанного. То же самое относится и к философии. Определения и принципы, хорошо известные целевой аудитории, подразумеваются по умолчанию, имплицитно, благодаря чему автор добивается краткости и содержательности доказательств. По сути, в этом ровно столько же условности, сколько в обычае называть сына сестры или брата одного из твоих родителей «кузеном». Да, действительно, философские сочинения непроницаемы для большинства любителей, но такова цена теоретического прогресса. Идеал ясности, — мнение о том, что любое философское понятие можно перевести на язык улицы, — очень важен для самооценки господствующей в современной философии тенденции, и именно он противопоставляет философию некоторым другим ее тенденциям и традициям. Когда Мартин Хайдеггер пишет о «Dasein» («вот-бытии») или Жан-Поль Сартр о «бытии для себя», они, очевидно, не имеют в виду того, что может быть буквально и дословно передано обычным языком. Они имеют в виду нечто, требующее мыслительного акта, и необычный концептуальный нюанс такого акта служит по большей части его косвенным доказательством (иногда таким же образом воздействует язык религии). Многие философы подчас поддаются искушению двигаться в этом направлении (не только Сартр, Хайдеггер или Витгенштейн, писавший заключительный раздел «Логико-философского трактата» в окопах Первой мировой войны, но даже Ричард Рорти и Джон Макдауэлл, которым посвящены статьи в этой книге), но, как правило, философы все же воздерживаются от подобного словотворчества. В крайнем случае его считают простым наименованием, овеществленным и превращенным в объект изучения, что приводит к путанице.

Кто-то считает, что это не стилистический, а теоретический вопрос. Можно, конечно, принять требование директора школы «Выражайтесь ясно!», но если ученик спросит: «Что вы имеете в виду?», то директору останется лишь привести наглядные примеры, в надежде что ученик их поймет. Напротив, модель, предложенная Расселом и Готлобом Фреге в начале двадцатого века, была, по сути, анализом или теорией того, что есть ясность. Остов этого идеала ясности составляет основную часть символической логики Рассела и Фреге. Эта логика дает точку опоры лингвистическому самосознанию и позволяет с известной долей уверенности анализировать старые проблемы и отчетливо формулировать новые проблемы и теории. Так, в 1932 году Рудольф Карнап не без удовольствия проанализировал фразу Хайдеггера «ничто из ничего», утверждая, что это просто псевдовысказывание — а по сути, бессмыслица.