В деревне умирающий красномундирник нашел тряпичную куклу, спрятанную Харпером в нишу, и затолкал ее себе в рот, чтобы заглушить стоны. Он уже не дышал; хлынувшая из горла кровь пропитала матерчатый ком. Французы отошли за речку и, укрывшись за каменными изгородями, открыли огонь по горцам и уорвикцам, охотившимся за последними группами угодивших в ловушку французов. Жалкая цепочка пленных тянулась вверх по склону под охраной стрелков и горцев. Раненного в контратаке полковника Уильямса солдаты несли к церкви, ставшей на время госпиталем. Гнездо аиста на колокольне осталось на месте – неряшливое сооружение из хвороста, брошенное из-за шума и дыма взрослыми птицами, оставившими птенцов голодать. Некоторое время от реки еще доносился треск выстрелов, но потом стих и он. Обе стороны подытоживали результат первого сражения.
Первого, но, как знали и те и другие, не последнего.
Глава 8
В новую атаку французы не пошли. Они остались на восточном берегу реки, а позади них, у далекой полосы дубов, тянувшейся вдоль прямой белой дороги, медленно развертывалась основная часть их армии. К сумеркам уже все войско Массена стало лагерем, и едва солнце опустилось за горный хребет на британской стороне, дым костров смешался, превратив серый полумрак в кромешную тьму. Бой в деревне прекратился, но орудия вяло перестреливались до самой темноты. В этом отношении преимущество было у британцев. Их пушки стояли за кромкой плато, так что французы могли целиться только в линию горизонта; ядра пролетали слишком высоко, не причиняя вреда, над скрытой краем склона британской пехотой. Ядра же, пущенные слишком низко, просто ударяли в склон, слишком крутой, чтобы они, срикошетив, попадали в цель. Британские же канониры прекрасно видели батареи противника, и их шрапнель заставляла французскую прислугу либо прекращать огонь, либо отводить орудия назад, под прикрытие деревьев.
Последняя пушка пальнула на закате. Эхо грохнуло, раскатилось, слабея, по темной равнине, смолкло, и только облачко дыма плыло в воздухе, подхваченное ветерком. Тут и там среди развалин вспыхивали небольшие пожары, на обрушенных стенах и расколотых балках зловеще мерцало пламя. Улицы были завалены трупами; стоны раненых, взывающих о помощи, звучали всю ночь. Позади церкви, куда перенесли наиболее удачливых из пострадавших, жены искали мужей, братья – братьев, друзья – друзей. Похоронные команды выискивали на скалистых склонах подходящие для могил клочки мягкой почвы, а офицеры торговались на аукционах за вещи погибших товарищей, невольно задаваясь вопросом, не уйдет ли завтра на распродажу по бросовым ценам их собственное имущество. На плато солдаты тушили свежую говядину во фландрских котлах и распевали трогательные песни о зеленых рощах и девушках.
Армии спали с заряженным оружием. Остывали пушки, часовые всматривались в темноту. На обломках домов в Фуэнтес-де-Оньоро выбравшиеся из нор крысы грызли мертвецов. Лишь немногие из выживших спали в ту ночь спокойно. Обнаружилось, что британская гвардейская пехота заражена методизмом и несколько солдат собрались на полуночную молитву, продолжавшуюся до тех пор, пока какой-то офицер Колдстримского полка не потребовал, чтобы Богу и ему дали отдохнуть. Нашлись и такие, что обходили в темноте мертвых и раненых с намерением облегчить им карманы. То тут, то там какой-нибудь бедолага пытался протестовать, и тогда в небесном свете сверкал быстрый как молния штык, кровь орошала землю и чужие руки ощупывали новенького мертвеца.
До майора Тарранта наконец-то дошла весть об открытии расследования в отношении Шарпа. Не услышать об этом он не мог уже потому, что офицеры, один за другим приходившие на склад боеприпасов, выражали Шарпу сочувствие и высказывались в том смысле, что во главе армии, преследующей человека за уничтожение врага, должно быть, стоят идиоты.
Таррант тоже не понял решения Веллингтона.
– Разве эти двое не заслужили смерти? Да, согласен, установленная процедура соблюдена не была – пусть так, – но неужели кто-то сомневается в их виновности?
Капитан Донахью, ужинавший вместе с Таррантом и Шарпом, согласно кивнул.
– Тут дело не в смерти двух человек, сэр, – сказал Шарп, – а в чертовой политике. Я, сэр, дал испанцам повод не доверять нам.
– Но ведь никто из испанцев не погиб! – возмутился Таррант.
– Да, сэр, но погибло слишком много прекрасных португальских парней, и вот теперь генерал Вальверде заявляет, что нам нельзя доверять жизнь солдат других стран.
– Хорошего мало! – сердито пробурчал Таррант. – И что теперь с вами будет?
Шарп пожал плечами:
– Следственная комиссия сочтет меня виновным, а это означает трибунал. В худшем случае, сэр, меня лишат звания.
Капитан Донахью нахмурился:
– Мне поговорить с генералом Вальверде?
Шарп покачал головой:
– Чтобы пострадала еще и ваша карьера? Спасибо, не надо. На самом деле речь идет о том, – пояснил он, – кто должен стать испанским генералиссимусом. Мы считаем, что им должен стать Носач, но Вальверде с этим не согласен.