12. Битва стрелка Шарпа / 13. Рота стрелка Шарпа (сборник)

Шарп спустился с гласиса в тень и вновь повернулся к озаренным пламенем стенам. Амбразуры изрыгали огонь и дым, и в свете пламени Шарп различил странные силуэты в брешах. Он вгляделся в пламя и дым и понял: французы установили в обоих проходах рогатки – соединенные цепями бревна, каждое толщиной с грот-мачту боевого корабля, и с них свисали тысячи сабельных лезвий: плотный, как шкура дикобраза, заслон ждал всякого, кто доберется до вершины осыпи. Если доберется.

Шарп разыскал командира следующего батальона – тот стоял с обнаженной саблей в руке и смотрел на озаренный пламенем край гласиса. Полковник воззрился на Шарпа:

– Что случилось?

– Пушки, сэр. Идемте.

Впрочем, полковник не нуждался ни в объяснениях, ни в услугах проводника. Стена бастиона Санта-Мария была освещена огнем, и когда батальон двинулся, по склону хлестнула картечь, кося солдат целыми шеренгами. Те сомкнули ряды и двинулись дальше, к уступу. Полковник взмахнул саблей:

– Вперед!

Солдаты побежали в беспорядке на уступ гласиса и в ров. Склон был усеян телами, но все новые отряды взбирались на гласис и устремлялись в пламя. Они прыгали на мешки с сеном и приземлялись на раненых и убитых. Живые пробивались к брешам, стремясь взобраться на каменную осыпь, но каждый раз французские канониры, засевшие на высокой стене, отбрасывали их назад. По дну рва текла кровь.

Ни один не добрался до бреши. Во рву между гласисом и равелином было черно от людей, 4-я и Стрелковая дивизии перемешались, всякий порядок исчез. Иные пытались укрыться от смертоносной картечи за равелином, но спасения не было и там. Пушки простреливали каждый дюйм рва, они били по науке – и очень эффективно. Пространство перед высокими каменными осыпями было усеяно трупами. Французы стреляли картечью – жестянками, которые, вылетая из ствола, разрывались и разбрасывали вокруг ружейные пули, словно исполинскую дробь; другие пушки заряжались флотской крупной картечью – кусками железа, которые громко стучали о дно рва.

В ход пошли не только пушки. Защитники бросали со стены все, что могло убивать. В ров летели булыжники размером с человеческую голову, гранаты с укороченными до четверти дюйма запалами поджигались вручную и разлетались раскаленными докрасна осколками. По склонам брешей спускали пороховые бочонки с подожженными запалами. На глазах у Шарпа один такой бочонок, подпрыгивая, скатился и взорвался перед бегущими к бреши в стене Санта-Марии стрелками. Из десяти в живых остались трое, ослепленные, кричащие; один, обезумев от боли, пошел прямо на горящие доски, преграждающие путь к пролому. Шарпу казалось, что в треске пламени он различает предсмертные крики солдата, но столько людей гибло, такой стоял шум, что трудно было понять наверняка.

Живые во рву ревели. И вдруг рев перешел в яростный вой – Шарп, повернувшись вправо, увидел, что стрелки и красномундирники ринулись вперед. Он застонал. Люди взбирались на пологий склон равелина и со штыками наперевес бежали по плоской крыше к новому проходу, как им казалось, к победе. Французы выжидали. И вот к запалам не стрелявших прежде пушек поднесли фитили, с трех сторон брызнула картечь, и в лоб атакующим ударил свинцовый шквал. Немногие уцелевшие бежали вперед, но перед ними был новый склон, новый ров перед брешью; они остановились на краю, французские пехотинцы навели ружья, и на вершине равелина остались одни тела, неразличимые темные пятна на камнях.

Французы брали верх. Ров перегородило пламя. Британцам некуда было податься: справа и слева подходы к брешам перегораживали горящие доски, они же не позволяли пробиться и к третьему пролому. Четыре огромных костра, в которые со стены постоянно подбрасывали дров, ограничивали пространство, где могли двигаться штурмующие, и по этому пространству велся непрерывный обстрел. Но все больше солдат спускалось по лестницам, как будто они спешили укрыться в мечущейся, вопящей толпе, которая вновь и вновь выплескивалась на осыпь. Ров был полон людьми, сотнями и сотнями людей, орущих, держащих над головой ружья с примкнутыми штыками. Картечь расчищала дорогу все новым бегущим по трупам солдатам. Пушки стреляли и стреляли, превращая ров в огромную братскую могилу. А солдаты все так же отважно рвались вперед, стараясь добраться до невидимого, неосязаемого противника, и гибли с проклятиями на устах.