1115 вопросов священнику

История древней Церкви говорит нам о существовании такой формы покаяния, как публичная исповедь. Постепенно ее вытеснило покаяние тайное, перед священником. Публично ли, или тайно, но христианин всегда каялся в своем грехе, а не в грехах ближних.

Возможно, по недоразумению в оборот распространяемых листовок вошли такие выражения, как «наследуемый грех», ведь согласно учению Церкви можно говорить лишь о прародительском грехе Адама и Евы, последствия которого (удобопреклонность человека ко злу и греху, а не сама вина за личный грех Адама и Евы) перешли на всех людей. Но избавление от последствий первородного греха мы приемлем единожды в Таинстве Святого Крещения. Других «наследственных грехов» Церковь не знает.

Однако важно понять, как стоит понимать все те призывы к покаянию русского народа в отступничестве и убийстве царя, которые так часто цитируют ревнители «соборного покаяния».

Вскоре после совершения убийства царской семьи в 1918 г. Святитель Тихон, Патриарх Московский и Всея России так выразил отношение к этому злодеянию: «А вот мы, к скорби и к стыду нашему, дожили до того времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но и оправдывается как законное. Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший Государь Николай Александрович... Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его..».

Несомненно, что люди, одобряющие преступление, оказываются его сопричастниками. Поэтому каждый, кто даже мысленно одобрял убийство царской семьи (а также любое неправедное убиение) должен принести покаяние на Таинстве Исповеди.

Подобную мысль высказал на Всезарубежном Архиерейском Соборе 1938 г. архиеп. Иоанн (Максимович): «в грехе цареубийства повинны не одни лишь физические лица, а весь народ, ликовавший по случаю свержения Царя и допустивший Его унижение, арест и ссылку, оставив беззащитным в руках преступников, что уже само собой предопределило конец... до сих пор нет настоящего покаяния, явно не осуждены содеянные преступления, а многие активные участники революции продолжают теперь утверждать, что тогда нельзя было поступить иначе. Не высказывая прямого осуждения февральской революции, восстания против Помазанника, русские люди продолжают участвовать в грехе, особенно когда отстаивают плоды революции».

В этих словах зарубежного иерарха мы снова видим призыв к советскому человеку пересмотреть отношение к Революции как к бунту против государственного строя и императора, как главы этого государства. Покаяние здесь вл. Иоанн понимает уже как переоценку ценностей и осуждение происшедшего.

Несколько позже архиепископ Зарубежной Русской Церкви Аверкий (Таушев) говорит уже не о самом убийстве царя, а о воцарившейся в России атмосфере одобрения Октябрьского переворота и свержения царя: «Слабое утешение для нас в том, что непосредственное убиение Царской Семьи совершено было не русскими руками — руками неправославных и нерусских людей. Хотя это и так, но весь русский народ повинен в этом ужасном безпримерном злодеянии, поскольку не противостал, не воспрепятствовал ему, а вел себя так, что это злодеяние явилось выражением того настроения, которое к этому времени созрело в умах и в сердцах несомненного большинства несчастных заблудившихся русских людей... Весь русский народ несет вину за этот тяжкий грех, совершившийся на русской земле».