101 Рейкьявик

— Сказала. Точнее, я все сказал за нее. Я дал ей сексуальный ориентир.

— Да. Она сказала, что ты молодец. Что ты помог ей найти выход из положения.

— Она-то из положения вышла. А кое-кто другой, напротив, оказался в положении.

— Ты хочешь сказать, для тебя это тяжело?

— Нет. Я об Эльсе. Она в положении. Беременна.

— Да. Мне говорили. И кто она…

— Эльса — медсестра. Она заботится о здоровье населения.

— Ты так говоришь, что можно подумать, что это не стоит обсуждения…

Любезная моя лесбиянка! Ты спишь с женщинами. В убежище от грозящих разящих мужских членов, набухших бедами и опасностями. Спи спокойно. В чужих объятиях. На низком ложе вдалеке от продолжения мужчины, от коловращения жизни, мягко играйте телами друг друга, под зонтом, защищающим вас от обрушивающихся вниз капель спермы, с лоном и чревом, залатанными во избежание беременности. Зеленые земли в безбрежных морях. Влюбленные девы в бесхлинных полях. Две телицы на лугу сплетаются тельцами вдали от всех тельцов, вымена сося, языки жуя, из сосцов уста наполняя, — мягкие влажные нежности в промежности, — и кончая в одно и то же время. МУ! My за му, копыто за копыто, хвост за хвост. Нега ради неги. Грудь ради груди. Незатраханная страсть. Любовь ради любви. Сплетайтесь же под одеялом, объятия милых дам!.. А может, никому и не дам… Двое ножн в любовной игре вдали от всех мечей. В то время как мы — немощные мужчины — проводим свои дни в неравной бар-рьбе с собственным оружием и дрожащей рукой выжимаем капли жизни из застывшего паршивца. А карманы полны презервативов годичной давности. Пока мы бьем стаканы и бьемся головой о ступени и стены, нам дают по рогам, по всем порогам, нас складывают в кучу трупов с острием человека в заднице, ветром в карманах и табаком в душе. Вперед, мужуки, мы-жуки!

— Почему же, стоит. Только осуждения.

— В каком смысле?

Осуждаю я чрево твое, женщина. Холодна кровь, по пещере твоей струящаяся, праздно висят там яйцеклетки, пусты стаканы в баре, и несть очей в углу; незажженными стоят там свечи во веки веков, они же истекают похотью. Никогда не вспыхнет здесь искра, никогда — жизнь. Не войдет сюда луч длинный и тонкий. Ничто не войдет, ничто не выйдет. Помещение, куда ничего не помещают, обертка не из-под чего, оболочка вокруг самой себя; не горит костер твой, не идет чад, несть у тебя чада. Не бьется сердце во чреве твоем. Никто не выползет вон босиком. Ты, жена, — осужена! Однополо делишь ты ложе с сестрой, с матерью. Соития твои рукоблудию подобны. Совокупления — совокупное самолюбие.

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Нет.

— Ты просто так сказал, что ли?

— Да. Взял вот и сказал. Это просто слово такое.

— Осуждение? С каких это пор ты стал судьей?

— Нет, нет… Я, наверно, имел в виду, что у лесбиянок детей не бывает. Такое вот… суждение о…

— И что же в этом такого крамольного?

— Ничего… Просто я…

— И кто вообще сказал, что если ты лесбиянка, значит, и детей иметь не можешь?

— Ну, почему, конечно можешь.

— Чем я хуже других! В мире полно лесбиянок, у которых есть дети.

— Ведь мы с тобой спали?

— Да.

— Ты это уже забыла?

— Нет, нет.

— Что это было?

— Что?

— Да, что это такое было?

— Ну, это так… Нечаянно.

— Отчаянно?

— Нечаянно.

— Ошибка в программе?

— Это был как бы несчастный случай.

— А травмы были?

— Травмы?

— Да. Тебе потом в травмпункт бежать не пришлось? Ничего тебе не пришлось после этого зашивать?

— Я напилась. И ты тоже пьян был, правда? Или что это было для тебя? Тебя это так волнует?

— Меня? Нет, нет. Всю жизнь мечтал наставить маме рога.

Досточтимый Хлин я: тридцать четыре года несчастий всех цветов радуги, тихий рост бороды, половозрелый коклюш, младенец с пухом в паху, в колыбели с бутылочкой… виски, три с половиной килограмма восставшей плоти, король и шкет, несчастный и ревущий, запеленатый в полотенца, пьяный на пеленальном столике, льющий мочепиво, пузырящийся сопливо, похмельное диво, лепечущий дурак, мочащийся на материнское лоно, хлинический идиот у груди, до следующего кормления сосущий сигарету. Спящий на балконе с соской в коляске и просыпающийся с эрекцией до пупа, в честь происхождения, рождения, слияния, сливания, писающий под матку и злоупотребляющий материнской любовью на ковре. Ослепленный грудями, немой от алых губок, хромой от сердцебиения, топающий по ногтями украшенной, изгрызенной дороге жизни. Безнадежно отставший в половом развитии, сидящий на пособии по импотентности, зовущий: Мама! Я уже все! Покакал! Вытри мне попку! Смени подгузник! Мама! Мужчина, имя тебе Том Ление…

— Наставить маме рога?

— Да.

— Я думаю, она не рассердится, что ты спишь с кем-то…

— Кроме нее?

— Э-э… Да.

— Но ей, наверно, не все равно, что я сплю с ее женой.

— То есть ты хочешь сказать, что это я ей изменяла?

— Или мне. С ней.

— Значит, это я виновата! Злая Лолла заманила маленького Хлинчика, королевича Хлина, в западню…