100 знаменитых судебных процессов

Свое название петрашевцы получили от фамилии их идейного лидера, организатора кружка единомышленников Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского. Будучи чиновником Министерства иностранных дел, Петрашевский имел многочисленных знакомых во всех слоях общества. В 1844 году в его доме на Покровской площади начали проходить собрания, которые с осени 1845-го стали еженедельными. Их посещали литераторы, чиновники, художники, офицеры, студенты (Д. Д. Ахшарумов, И. М. и К. М. Дебу, М. М. и Ф. М. Достоевские, С. Ф. Дуров, Н. С. Кашкин, В. Н. Майков, А. И. Пальм, А. Н. Плещеев, М. Е. Салтыков, Н. А. Спешнев и многие другие). Петрашевцы не имели ни оформленной организации, ни четко разработанной программы. Первоначально задачи собраний ограничивались самообразованием, общением на политические и философские темы. Разговоры об «Икарии» Кабе и «фаланстерах» Фурье были преобладающей темой их задушевных бесед. В поисках путей изменения социального уклада Петрашевский и его соратники обращались к социально-утопическим теориям Ш. Фурье и А. СенСимона, а также к материалистической философии Л. Фейербаха. Петрашевцы увлекались идеями французских социальных реформаторов, но в этом увлечении не было ничего политически опасного, и притом оно было характерно для многих образованных людей того времени.

Петрашевский пытался пропагандировать идеи утопического социализма и в обществе. Первым шагом на этом пути стало издание Петрашевским «Карманного словаря иностранных слов» под псевдонимом Н. Кириллов. Основное назначение словаря — показать, что «обновление обветшалых форм жизни есть необходимое условие всякого истинно человеческого существования». Как и во всем, что исходило от петрашевцев, в нем не было ничего опасного для общественного спокойствия. Однако позднее «Словарь», беспрепятственно пропущенный цензурою и даже посвященный великому князю Михаилу Павловичу, станет одним из главных пунктов обвинения против Петрашевского.

Кружок петрашевцев состоял в тесной связи со множеством других, где рассуждали совершенно в том же духе о притеснениях цензуры, о безобразии крепостного права, о продажности чиновничества, где со страстным интересом читали и комментировали теории Прудона, Луи Блана и, наконец, с восторгом слушалось знаменитое письмо Белинского к Гоголю. Один из таких кружков собирался у Иринарха Введенского; его участниками были молодые литераторы и студенты Г. Е. Благосветлов, А. П. Милюков и Н. Г. Чернышевский. Под влиянием Французской революции 1848 года в среде петрашевцев зрели революционные настроения. Петрашевский разрабатывал программы освобождения крестьян, много размышлял об образовании, мечтал о юридических новшествах. Идеал политического устройства петрашевцы видели в республике и намечали программу широких демократических преобразований. В 1848 году М. В. Петрашевский написал «Проект об освобождении крестьян», предлагая прямое, безвозмездное и безусловное освобождение их с тем наделом земли, который они обрабатывали. Проблемы крестьянской революции в России рассматривались на собраниях в кружках братьев Дебу, Дурова, Кашкина. Самый влиятельный и наиболее радикальный из петрашевцев, Спешнев, высказывал мнение о необходимости преобразовать кружок в тайное общество для подготовки к возможной социальной революции. Он строил планы создания нелегальной типографии. Следует признать, петрашевцы не успели сделать ничего конкретного: они не издавали революционных газет и журналов, не призывали к революции и к террору. Даже на суде впоследствии говорилось: Петрашевский в конце 1848 года совещался со Спешневым, Черносвитовым, Момбелли и Дебу «об учреждении тайного общества, под названием, как сами они выражались, товарищества или братства взаимной помощи из прогрессистов и людей передовых мнений, которые бы могли двинуть гражданский быт вперед, на новых началах, посредством возвышения друг друга; однако же это общество, по разномыслию членов, не состоялось».

Итак, петрашевцы ни разу не пошли дальше отвлеченных рассуждений, даже в теории не смогли договориться относительно создания настоящей организации. Их действия ограничивались одними намерениями. Не случайно впоследствии Петрашевский назовет судебный процесс 1849 года «proces de tendances» — «судом над намерениями».