ЭПАС вписался в «оазис» между периодами холодной войны и стал уникальным проектом во многих аспектах: техническом, социальном и политическом. Первый международный проект оказался необычным, насыщенным многими противоречиями и неожиданными событиями, нередко — драматическими. Как еще одна невидимая часть айсберга, большая часть жизни советских специалистов ЭПАСа проходила за настоящим железным занавесом, куда не пускали американцев, где запрещалось говорить о космических КБ и заводах, как будто их не существовало, а корабли приносил космический аист. В книге, возможно, впервые рассказано о двойной жизни, которую приходилось вести нам, участникам совместных работ.
Много неожиданного и даже странного произошло во время второй стыковки «Союза» и «Аполлона». Удивительно также, но при возвращении с орбиты астронавты оказались совсем близко к катастрофе из?за их собственной грубой ошибки. Долгое время истоки этих аномалий оставались для меня большой загадкой. Только много лет спустя я отыскал причину грубых ошибок, совершенных в полете, разгадал, как мне кажется, эту тайну.
Сразу после ЭПАСа политики снова развели космонавтику и астронавтику на целых 17 лет. У нас эти годы назвали периодом застоя, однако для советской пилотируемой космонавтики это время оказалось плодотворным. Основным ее направлением стали долговременные орбитальные станции (ДОС). Удалось также существенно повысить надежность и безопасность космических полетов. Американцы же создали и освоили многоразовую транспортную космическую систему (МТКС) — «Спейс Шаттл». В 80–е годы ценой невероятных усилий нам на этот раз удалось догнать американцев, создав такую же сложную и супердорогую систему. Наш космический челнок «Буран», как Жар–птица из старой русской сказки, прочертил на космическом небосводе яркую полосу. Ему не суждено было стыковаться, как планировалось, с орбитальным «Миром», этой «Эйфелевой башней» советской космонавтики. Однако в отличие от остальной техники советской МТКС работа над стыковкой для «Бурана» не пропала даром.
Стыковочный механизм для ЭПАСа назвали андрогинным периферийным агрегатом стыковки (АПАС-75), позаимствовав имя из мифов древней Греции. Андрогинным стал также стыковочный узел АПАС-89, разработанный для «Бурана». Современным андрогинам было суждено совершить несколько космических, почти мифических акций: в июле 1975 года, состыковав советский «Союз» с американским «Аполлоном», и ровно 20 лет спустя — в июле 1995 года, соединив «Спейс Шаттл» с нашим «Миром». Мало кому известна почти детективная история о том, как два конструктора АПАС-75 — русский и американец — инициировали эту новую международную программу со стыковкой с помощью АПАС-89. Это было только начало, а в целом путь АПАСа ко второй стыковке космонавтики и астронавтики оказался очень непростым.
В средине 90–х годов техника советских орбитальных станций нашла также применение в рамках большой международной программы МКС (Международной космической станции). Американцы, решившие привлечь нас, россиян, к реализации МКС, никак не могли придумать ей имя взамен потерявшего актуальность Freedom («Свобода»). Тогда я предложил назвать ее самым популярным на Западе русским словом «Перестройка». Это предложение, конечно, не было принято официально, хотя наш АПАС-95 американцы установили не только на орбитерах «Спейс Шаттла», но и на американских модулях МКС. Эти андрогинные агрегаты предназначены для того, чтобы собирать и обслуживать эту станцию и в XXI веке, по плану — до 2015–го, а возможно — до 2020 года. Сегодня АПАС-95 вместе с нашей бортовой автоматической системой является единственной российской служебной системой, которая продолжает летать на американских космических кораблях. Иными словами, андрогинные механизмы на долгие годы стали средством соединения космонавтики и астронавтики.
Стыковка — это уже сотрудничество! Такой лозунг родился еще в годы ЭПАСа.
В чем причины успехов советской космонавтики, начиная с прорыва в космос в конце 50–х — начале 60–х, кончая ее апофеозом — орбитальной станцией «Мир» в 80—90–е годы? Их несколько. Прежде всего, государство уделяло космонавтике огромное внимание, в первую очередь материальному обеспечению и пропаганде. Несмотря на колебания в «генеральной линии» и другие издержки, последовательность, преемственность проектов в целом обеспечили создание уникальной базы, способствовали совершенствованию техники и воспитанию квалифицированных кадров. Не последнюю роль сыграли также методы организации работ, которые базировались, я бы сказал, на нашем российском подходе к осуществлению уникальных кампаний, которыми так богата наша история, и военная, и мирная. При желании в них не так уж трудно усмотреть как сильные, так и слабые стороны.