Я вносил также некоторый дополнительный вклад в дело воспитания научных кадров в нашем НПО «Энергия», регулярно принимая кандидатские экзамены у аспирантов по английскому языку. Сначала меня считали даже председателем комиссии по приему этих экзаменов. Но какой?то министерский чиновник вскоре поправил нас, назначив председателем одного из заместителей генерального конструктора (так требовало положение), хотя тот не мог ни говорить, ни писать по–английски. Меня это не очень трогало. Преподавательница Лестеха Марина Васильевна и другие приятные «англичанки», учившие наших аспирантов, с удовольствием приглашали меня ежегодно на эту встречу с самой способной и честолюбивой молодежью предприятия. Обычно их собиралось человек 40, потом это число стало сокращаться. Я старался вдохновить этих аспирантов на дальнейшее изучение английского, и даже рассказывал им анекдоты о волке, который сумел поймать лису, прокричав ку?ка–ре–ку, что после позволило ему бахвалиться: как важно знать хоть один иностранный язык.
В конце 80–х годов, когда я снова стал часто ездить за рубеж и выступать с докладами на международных конференциях, появилась необходимость выступать на английском языке, уже было недостаточно просто зачитать доклад по заранее подготовленному тексту, как это было в Центре Годдарда в 1970 году. Требовалось гораздо больше: излагать предмет по–английски, понимать реплики и вопросы, реагировать и импровизировать. Я продолжал совершенствовать свой английский.
Большим испытанием и школой стал краткий курс лекции по стыковке, который мы прочли с Си. Си. Джонсоном в марте 1992 года. Перед отъездом я оказался в больнице, которая расположена за пределами Москвы, по другую сторону Ленинградского шоссе от аэропорта Шереметьево. Было достаточно свободного времени, чтобы подумать, куда вел следующий отрезок жизненного пути, и поработать над проблемами проектирования космических кораблей, и над материалом для курса лекций.
Выполняя требования Института AIAA, мы подготовили тезисы курса и иллюстрированный материал. Получилась почти целая книга, ее копию потом получил каждый наш слушатель. Эта твердая (по компьютерной терминологии) копия была весомым дополнением к мягкой копии, то есть к тем знаниям, которые получали наши студенты и за которые они, вернее, их предприятия, заплатили по $600–700 институту. Мы за свой труд получили немногим больше: по $1000. Это была первая тысяча долларов, заработанная в моей жизни, и это были очень большие деньги в России в те времена, однако вскоре многое изменилось, и деньги — тоже, «процесс уже шел». Должен сказать, что AIAA обошелся со мной очень несправедливо: они не оплатили расходы на авиабилет от Москвы до Вашингтона: с русскими, даже профессорами, видимо, можно было поступать как угодно. Мистер Р. Белл составил и передал мне лист бумаги, содержание которой я сначала не понял, только позднее стало ясно, что билет будет оплачен после повторного курса, конечно, не состоявшегося.
Сами лекции прошли очень успешно, и мы получили много лестных отзывов. Астронавт Фрэнк Калбертсон даже подарил мне фотографию с очень хорошими словами, написанными на ней: «Настоящему инструктору» (как оказалось, instructor у них значит — лектор).
Этот краткий курс стал первым, прочитанным по–настоящему на английском языке. Успех этих лекций базировался прежде всего на знаниях и опыте, который был накоплен за 20–летний период работы над стыковкой. В части изложения очень помогли слайды, или «прозрачки», как их называют американцы. Первый успех вдохновил меня на новые подвиги: я осмелел и уже не отказывался выступать в одиночку. Сам подход, начиная с того самого первого доклада в 1970 году в Центре Годдарда, освоенный под руководством Д. Охоцимского, помогал потом десятки раз представлять лекции и доклады в самых разных странах.
Иногда мне хотелось сделать то же самое и пользоваться слайдами в Лестехе, в Университете леса, как его стали называть, отдавая дань новой российской моде. Но, несмотря на новые названия, у нас по–прежнему не хватало проекционного оборудования.
Мне также нравилось читать лекции с переводчиком. Промежутки между фразами очень помогали излагать материал более четко, обдуманно. Особенно хорошо это получалось с китайцами, так как вслушиваться в их язык все равно было делом бесполезным. Иногда мне также нравится импровизировать во время лекции у доски: а вдруг появятся какие?то свежие идеи, а они бросят зерно в молодое племя.
В трудные минуты разочарований, неудовлетворенности тем, как обстоят дела в космической технике, как руководят нами большие и очень большие начальники и президенты, в голову снова лезут старые мысли о том, не стать ли, в конце концов, настоящим профессором, ездить на электричке в родной Строитель. Было бы хорошо почитать лекции где?нибудь в тихом Страсбурге, где нашел пристанище Международный космический университет (МКУ) и где мне удалось побывать, — там учат студентов на английском языке, а в городе говорят по–французски и по–немецки.