100%

Дженни чувствовала себя несчастной, потому что обманывала Сэди, она хотела сказать Сэди, но легче было от нее скрывать, чем признаться в обмане. Питер вообще не понимал, зачем говорить Сэди; почему нельзя и дальше так же продолжать; почему бы ему не поразвлечься со своей милой — нельзя же вечно что-то переживать, портить себе кровь из-за классовой борьбы, не говоря уже о мировой войне и о возможности вступления в нее Америки.

Не надо думать, что Питер был толстокожий и бесчувственный человек. Нет, когда он сжимал в объятиях трепещущую малютку Дженни, он испытывал глубокое волнение; он понимал, какая это чистая, добрая душа. Ему от души хотелось бы ей помочь, — но что же он мог сделать? Обстоятельства были таковы, что он не мог с ней поспорить, переубедить её, волей-неволей ему приходилось мириться со всеми ее причудами и притворяться, что он во всем с ней согласен. Маленькая Дженни была слабым существом, следовательно, обреченным на гибель, зачем же Питеру погибать вместе с ней?

Питер считал, что существуют две породы людей — хищники, пожирающие других, и жертвы, отдающие себя на съедение; он твердо решил примкнуть к первым. За двадцать лет жизни у него сложилось своеобразное представление о том, что такое «идеи», «убеждения», «религия». Это лишь приманки для дурачков. В мире идет непрерывная борьба между простаками, которые, конечно, не хотят, чтобы их поймали, и людьми поумнее, которые за ними охотятся, изобретая все новые приманки. Питер уже достаточно наслушался жаргона «товарищей», и ему было ясно, что у них имеются на редкость соблазнительные приманки; взять хотя бы бедную маленькую Дженни, которая крепко попалась на крючок; чем же Питер мог бы ей помочь?

Но все-таки то была первая любовь Питера, и в момент душевного подъема он понимал, как прав был Гаффи, уверявший, что влюблённым всегда хочется говорить правду. Иной раз ему так хотелось сказать Дженни:

— Брось-ка ты свои проповеди и отдохни! Давай поживём в своё удовольствие.

Да, он крепился, чтобы не сказать этого. Ему стоило немалых трудов обуздать свой язык, ибо знал, что сразу. выдаст себя такими словами. Однажды маленькая Дженни появилась в новом шелковом платье — его подарила ей одна богатая дама, разжалобившись при виде её убогой одежды. Платье было из мягкого серого шелка, правда дешевого, но совсем новое, свеженькое; Питер никогда ещё не держал в руках такой красивой вещи. Платье очень шло к её серым глазкам, и свежесть шелка подчеркивала её нежный румянец; или в этот день Дженни была ему особенно мила и его восторженные похвалы вызвали румянец на её щеках? И Питеру захотелось взять её с собой на прогулку и показать людям. Он зарылся лицом в мягкие складки её платья и прошептал:

— Послушай, детка, не худо бы нам с тобой хоть немного отдохнуть от этих забот обо всех страдальцах на свете!

Он почувствовал, как Дженни вдруг выпрямилась и отстранилась от него, и тогда он постарался скорее исправить свою ошибку.

— Ведь мне хочется, чтобы ты поправилась, — начал он заискивать. — Ты готова заботиться обо всех на свете, только не о себе!

Но девушку испугали не только его слова, что-то чуждое почудилось ей в его тоне.

— Ах, Питер! — вырвалось у неё. — Разве можно говорить обо мне или о ком-нибудь другом, когда миллионы солдат идут на бойню, а миллионы женщин и детей умирают с голоду!

Снова началась борьба, Питеру пришлось взвалить на свои плечи её бремя и быть героем, мучеником и «красным». В тот же день, по капризу судьбы, к ним забрели трое агитаторов из безработных. До чего надоели Питеру эти бродячие агитаторы — нестерпимые болтуны. У Питера так и чесался язык отрезать: «Бросьте трепаться! Ваши «убеждения» просто уловка, чтобы работать языком, а не киркой и лопатой».

И он мысленно спорил с ними. Он слышал, как один из них спрашивает его:

— А много ли ты сам поработал киркой и лопатой? Он слышал голос другого товарища: «Кажется, ты всегда умел найти себе лёгкую работёнку». Справедливость этого довода ничуть не уменьшала раздражения Питера, и его не радовала встреча с товарищем Смитом, братцем Джонсом и соратником Брауном, только что выпущенными из тюрьмы; каково ему было выслушивать истории этих неудачников и смотреть, как они берут со стола лучшие куски, на которые зарился Питер, и — горше всего — делать вид, что им удалось заговорить ему зубы!