Читаем 10 мифов Советской страны полностью

Современный российский телезритель живет в сюрреалистическом мире, где сосуществуют прямо противоположные сказания о прошлом. По одному каналу идет старый советский фильм о рабочем — революционере Максиме, который успешно руководит Национальным банком (на самом деле комиссаром в банке был Н. Осинский, будущий оппозиционер). Ладно, нам еще во время Перестройки объяснили, что сталинский кинематограф — это сказки. Тогда все — таки была суровая цензура. А сейчас ее нет. Вот — вот выйдут честные фильмы о том времени. Лет двадцать ждем — не дождемся. Уровень киноискусства (в его современной телевизионной оболочке) откатился к тем же 30–м годам. Что ни исторический сюжет — то агитка.

Не со всяким сюжетом легко совладать бойцам современного агитпропа. Вот замахнулись они на Бориса на нашего, на Пастернака. Роман «Доктор Живаго» решили экранизировать. Больших теленачальников нетрудно было убедить, что роман стоящий — за него же в СССР преследовали автора! Но прочитали — прослезились. Пастернак описал то, что видел. А снять нужно антисоветскую агитку. Пришлось переписывать за Пастернака сюжет, заменяя реальные человеческие отношения вымороченными, курочить сюжет под идеологическую схему. Чтобы злые коммунисты довели до смерти принципиального доктора (кто читал Пастернака, помнят, что там — совсем другой образ и прямо противоположные обстоятельства жизненного финала Живаго). И чтобы мы поняли — революция делается не ради принципов, а ради шкурных интересов революционеров. Тут выделяются две центральные сцены. Во — первых — встреча Живаго с революционером Стрельниковым, который в голодном краю жрет фрукты с сыром (эта деталь выдумана за Пастернака). Во — вторых, картина роскошества номенклатурных спецраспределителей во время «военного коммунизма». Б. Пастернак ничего подобного не писал и в отличие от нынешних телещелкоперов осветил эту тему честно: «Юрий Андреевич разыскал спасенного однажды партийца, жертву ограбления. Тот делал, что мог для доктора. Однако началась гражданская война. Его покровитель все время был в разъездах. Кроме того, в согласии со своими убеждениями этот человек считал тогдашние трудности естественными и скрывал, что сам голодает».

Конечно, во время Гражданской войны были шкурники, совершались злоупотребления. Но нынешних мифотворцев не смущает, что Пастернак не счел возможным рисовать с помощью таких красок портрет революционера. Писатель помнил, что для времен Гражданской войны было типично, а что — даже обывателями воспринималось как исключение. Роскошествующий революционер — исключение. Голодающий — типично.

То, что советские бюрократические привилегии возникли при Сталине, — старый советский миф. Все началось при Ленине. В снабжении руководящих работников коммунисты, хоть пока и незначительно, отступали от принципов социального равноправия. Побеждали обычные законы социальной иерархии, порождающие привилегии в любом централизованном обществе. Какова была вершина «номенклатурных привилегий» во время «военного коммунизма»? На обед в столовой ВЦИК в 1920 г. можно было получить на выбор: 100 грамм мяса, или дичи, или рыбы, или сто пятьдесят грамм селедки. Можно было отказаться от этого роскошества, и тогда съесть около 75 грамм каши, или макарон, или риса. А можно было отказаться от вышеперечисленного и шикануть — съесть аж двести грамм картошки. Еще можно было добавить около 30 грамм гарнира и 8 грамм масла. Отказавшись от масла, можно было претендовать на соль. Хлеба полагалось сто грамм. В «суперэлитной» столовой СНК эти нормы были выше в 2–3 раза.[78] Тоже не густо — уровень жизни обычного советского человека 70–х гг.

Так что сюжеты теле — и киноподелок вроде «Доктора Живаго» не правдивее агиток сталинского времени. И когда на основании, в общем, скромных советских привилегий пытаются оправдать нынешнее социальное расслоение (мол, посмотрите, что было при коммунистах), уместно говорить уже не о мифе, а о промывании мозгов соляной кислотой. Советское государство стремилось обеспечить номенклатурным работникам уровень жизни западного среднего класса даже во время народных бедствий. Это достойно порицания, это нарушает официально провозглашенные коммунистами нормы социальной справедливости, но это несопоставимо с разгулом нынешних хозяев жизни на курортах Куршевеля и в подмосковных поместьях.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное