Приведенные выше факты показывают, почему сложно было рассчитывать на быстрый рост и укрепление высших форм производственной кооперации и почему переход к этим высшим формам рассматривался как крайне желательный. Дело было не только в том, что именно эти высшие формы закрепляли социалистические отношения в деревне. Существовал и непосредственный хозяйственный интерес в переводе деревни на рельсы социалистических отношений, связанный с необходимостью резко поднять производительность сельского хозяйства для обеспечения индустриализации, чего сомнительно было добиться на основе мелкокрестьянского производства. «В течение всех последних лет мы в отношении хлебозаготовок и хлебоснабжения идем
В этих условиях все большую роль стала играть не оценка реальной ситуации, опирающаяся на научный марксистский фундамент, а надежда как-нибудь побыстрее разделаться с сельскохозяйственными проблемами. Л. Шанин прямо поставил вопрос о том, что нет нужды идти через промежуточные ступени кооперации, а надо сразу вводить самые высшие типы обобществления, сопровождая эту постановку вопроса чисто умозрительными рассуждениями о якобы большей экономической выгодности такого пути. Редакция журнала «Большевик» подвергла Шанина критике за забвение классовой борьбы в деревне. А вот по поводу курса кооперирования крестьян установка редакции на пятилетку шла еще дальше: предполагалось строить расчеты на том, что всем колхозам достанется современная техника, что все колхозы удастся создать крупными, что в них будет обеспечено полное обобществление средств производства[172].
Авторам таких установок надо было бы вспомнить слова В. И. Ленина, написанные им в самом начале наброска «Мысли насчет «плана» государственного хозяйства». Эти слова как нельзя лучше вскрывают главный порок многих плановых проектов – порок, в котором создатели этих проектов не желали признаваться и тем губили дело. В. И. Ленин же не стеснялся направлять критику в том числе и в свой собственный адрес: «Главная ошибка всех нас была до сих пор, что мы рассчитывали на лучшее; и от этого впадали в бюрократические утопии»[173].
Весьма явственные черты бюрократической утопии видны и в установках редакции «Большевика» – не потому, что выдвигалась линия на создание крупных, хорошо оснащенных колхозов, а потому, что достичь этого результата предписывалось немедленно, перепрыгивая через всяческие промежуточные ступеньки, надеясь сразу прийти к тому, что могло быть только плодом определенного периода развития. А установка на сплошную коллективизацию в кратчайшие сроки превратила в дальнейшем этот подход в подлинную утопию, которая не могла быть реализована и не была реализована.
Однако до осени 1929 года не только сплошная коллективизация, но и форсирование проходившей коллективизации официальными партийными решениями не предусматривались. XVI партконференцией, состоявшейся в апреле 1929 года, были приняты решения, намечавшие рост посевных площадей обобществленного сектора (колхозы и совхозы) к 1933 г. до 26 млн га, т. е. до 17,5 % общей посевной площади, рост их удельного веса в валовой продукции – до 15,5, а в товарной продукции зерновых культур – до 43 %[174]. В колхозах намечалось объединить к концу пятилетки до 18–20 % крестьянских хозяйств, т. е. 4,5–5 млн, а всеми видами кооперации охватить не менее 85 % крестьянских хозяйств[175].
Но выполнение этой программы также сталкивалось со значительными трудностями, связанными с невозможностью в кратчайшие сроки получить необходимое количество техники. Эта ситуация стала еще более обостряться, когда увеличение числа колхозов вышло за пределы предусмотренного пятилетним планом. Партийные организации на местах проявляли беспокойство сложившимся положением. Так, Сибирский крайком ВКП (б) направил 5 августа 1929 года в Центральный Комитет письмо, в котором указывал на образование значительного разрыва между темпами коллективизации и возможностями технического оснащения колхозов. Если в 1927 году на 1000 га посевов в колхозах приходилось 7,5 трактора, то в 1928 – 5, а в 1929 году – 2,1 трактора[176].