10 мифов о Гитлере

Еве после того, как Юнита исчезла с горизонта, стало жить гораздо легче, однако она находила новые поводы для ревности, хотя и не с такими печальными для себя последствиями. Гитлер флиртовал со знаменитыми актрисами — Ольгой Чеховой, Лили Дагобер, оказывал знаки внимания массе женщин. Впрочем, как он объяснял это Еве, делалось это для того, чтобы просто повысить его авторитет, добавить светскости имиджу. Судя по всему, если Адольф и обманывал влюбленную в него женщину, то ненамного. Он, разумеется, получал огромное удовольствие от «букета» прекрасных дам, но удовольствие чисто эстетическое. Разумеется, Ева хотела от него ребенка. Мало того, тема эта, судя по всему, поднималась не один раз. Но Гитлер был однозначно против и предпринимал меры, чтобы досадных случайностей не произошло. По крайней мере, прислуга удивлялась огромному количеству противозачаточных средств в аптечке Евы. Свою решимость он обосновывал просто: «Из меня вышел бы плохой отец семейства. И вообще потомки гениев редко наследуют их выдающиеся качества».

Ближайшее окружение Гитлера Еву откровенно недолюбливало. Судя по всему, в первую очередь из своеобразной ревности. Гитлер, стремясь как-то смягчить эту ситуацию, старался выдерживать в публичном общении с Евой некоторую дистанцию. Так, скажем, она почти никогда не ездила вместе с правительственной колонной, сопровождавшей его, а приезжала отдельно, чуть позже, в компании его секретарш. На людях она обращалась к возлюбленному «мой фюрер» и никак иначе. Впрочем, со временем обращение это вкупе с общением на «ты» стало чем-то гораздо большим, чем формальным именованием. По крайней мере, ревнивцы из гитлеровского окружения видели в нем даже некий сексуальный подтекст.

«Ева Браун соблюдала такую же дистанцию применительно ко всем лицам гитлеровского окружения, — вспоминал Альберт Шпеер. — Даже по отношению ко мне это изменилось лишь через несколько лет. Когда мы познакомились поближе, я понял, что ее сдержанность, из-за которой она многим казалась высокомерной, лишь прикрывает смущение, ибо она сознавала двусмысленность своего положения при дворе Гитлера». С другой стороны, стремление держать дистанцию вполне объяснимо тем, что Ева понимала: стоит сблизиться с кем-либо из соратников Гитлера — и последует удар в спину. По крайней мере, чета Геббельсов открыто ее ненавидела, стараясь подыскать для Вождя женщин, которые могли бы стать заменой Еве, новыми фаворитками. Впрочем, Гитлер и вправду был привязан к Еве и все интриги против нее пресекал на корню. Однажды, как вспоминает один из сотрудников Гитлера Эрнст Ганфштетль, «Магда Геббельс, которая считала себя единственной женщиной, которой Гитлер должен оказывать внимание, оказалась настолько неумна, что высказалась о Еве пренебрежительно. С Гитлером случился припадок бешенства». А, надо сказать, таких припадков боялись даже те, кто считал себя давним другом Вождя: под горячую руку он мог отдать самый безумный приказ, который был бы выполнен тотчас. Отношения Евы Браун с женами гитлеровских паладинов вообще не отличались теплотой. Их раздражало, что она несколько раз в день меняла платье и к каждому костюму подбирала полный набор украшений — ожерелье, брошь, браслет, часы с бриллиантами, раздражало, что Гитлер оказывает ей слишком много внимания, что после званого вечера, на котором он держался с Евой довольно отчужденно и отчасти даже холодно, они вместе уходят в комнаты. Впрочем, они могли вволю позлорадствовать относительно того, что Гитлер почти никогда не брал Браун с собой в поездки и на светские рауты. Исключение было сделано только для визита в Италию. В ответ на все просьбы взять ее с собой, скажем, в Берлин она получала сентенции такого рода: «Берлин — греховный Вавилон. Окружающий мир грязен и подл. Ты слишком дорога мне, я обязан беречь твою чистоту и непорочность».

Отчасти он, конечно, лукавил. Дело было не в этом, а в том, что Гитлер, по его собственному мнению, должен был в глазах немцев оставаться одиноким, чистым, принадлежащим всей Германии, думающим о судьбах нации, а не о себе. Ни о каких отношениях с одной определенной, постоянной женщиной не могло быть и речи. В этом направлении активно работала имперская пропаганда. Еве, естественно, это нравиться не могло, и она, как могла, подшучивала над таким положением. Когда Геббельс публично заявил: «Фюрер всецело занят судьбой нации, и у него нет личной жизни», она рассмеялась: «Я, оказывается, не личная жизнь!»