1. Хроника одного полка. 1915 год

Аэропланы стали спускаться, и отец Илларион услышал, как к стуку моторов прибавился ещё один стук – пулемётов. Войско остановилось и повернулось лицами к аэропланам. И отец Илларион тоже. Вдруг он услышал, что за спиной тоже рокочут моторы. Он обернулся. И войско обернулось. Навстречу двум германским аэропланам летели три русских. Германские аэропланы перестали стрелять и начали набирать высоту, ни одна их пуля до дороги не долетела. Войско остановилось, задрало головы и молча смотрело, как навстречу друг другу сближаются аэропланы. А те стали кружиться друг вокруг друга, и тогда с неба стало слышно, как стучат пулемёты. Может быть, это стучали и моторы тоже, но всем казалось, что моторов не слышно, а стучат только пулемёты. Отец Илларион почувствовал, как что-то толкнулось в его колено, он вздрогнул, это была лошадь Доброконя. Вестовой смотрел на отца Иллариона и как бы говорил ему глазами, мол, батюшка, не след стоять, надобно вперёд! Отец Илларион сообразил, поворотил Битка и дал шенкелей. Левая обочина была свободной, войско замерло на правой и глядело в небо.

«Тоже мне технические чудеса! Нет чтобы просто летать да обозревать землю-матушку и быть поближе ко Господу нашему, так всё по людишкам надобно, всё смерть сеять!» Вдруг войско заорало, стало улюлюкать, свистеть и кричать «Ура!».

Сколько было впереди свободной дороги, Биток, перед глазами которого отец Илларион махнул плёткой, шёл рысью. Введенского задерживали вестовые.

«Чёртовы вестовые, – думал он, – плетутся на своих клячах. Кто-то бы дал им, что ли, хороших лошадей! – Введенский был зол всей этой ситуацией, всей дорогой и всем, что происходило, включая саму войну. – А вы не знаете, батюшка, ваше преподобие, что такое, когда перед атакой под животом холод, как ледник, и ни рук не поднять, ни ногой не пошевелить? А любовь? Что вам об этом известно? Эти-то вот серые! – Боковым зрением он видел мелькавшую внизу сплошную массу войска. – Им дальше сеновала не надо. Им и невдомёк, что есть тургеневская девушка и Незнакомка Блока. Они даже своего брата Есенина не знают, не говоря уж… И вы, батюшка, небось приход-то получили через взятие, женились на какой-нибудь дочке какого-нибудь протопресвитера… И матушка ваша, конечно, раскрасавица, и детишек мала-мала, как у кроликов».

Войско взревело, Введенский выхватил револьвер, развернулся и пальнул по кружащим и стреляющим в небе аэропланам. Командовавший на походе пехотной ротой фельдфебель Огурцов, мимо которого только что проскакал Введенский, посмотрел на выстрел, покрутил вслед корнету пальцем у виска, обернулся на роту и не запел, а весело заорал в голос:

Летять по небу
Ерапланы-бамбавозы,
Возють бомбы!
Хотять засыпать нас землёй
С перегноем и навозом!
Сикось-накось,
Накось-сикось,
Ой-ой!

И рота подхватила:

Накось-сикось,
Сикось-накось!
Ой-ой!

Отъехали недалеко, когда отец Илларион снова услышал, как заревело войско. Он оглянулся. Один аэроплан пустил чёрный дым и стал вращаться вниз. Судя по тому, что войско кричало «Ура», досталось германскому лётчику. Видимо, его сбили. Раздался взрыв, и войско заревело «Ура» ещё громче. «Спаси, Господи, душу человецэ, независимо что – германская. Уже отвоевалась!» – подумал отец Илларион и перекрестился.

Введенский догнал. Впереди парой шли оба вестовых и отец Илларион.

«Трудно! – думал отец Илларион. – Не приведи Бог, как трудно. Трусость не грех, а слабость и беда… А на войне – большая беда! – Отец Илларион глядел на солдат, из которых завтра, а может быть, уже сегодня не все останутся жить, и ему очень захотелось перестать думать о корнете, и тогда он вспомнил из Писания: «Ты был взвешен и найден очень лёгким!» – Помочь надо человеку, надо его укрепить!»

* * *

Когда вернулись в полк, раздосадованный, ничего не узнавший для себя нового Введенский, со злыми смешками, не преминул рассказать про фигуру отца Иллариона, как ожившая скульптура скачущего на Битке вдоль войска с крестом в поднятой руке. Офицеры Введенскому на это смолчали, хотя позже между собою, конечно, посмеялись. Рассказ корнета слышал и Рейнгардт.

– А вы, корнет, с чем скакали или, может быть, на чём, когда прилетели германцы на аэропланах? – спросил он Введенского и два раза шутливо скакнул на табурете. Этот вопрос слышали Дрок и другие эскадронные командиры. А Введенскому стало известно, что командир полка, несмотря на то что прошёл месяц и даже больше, интересуется тем самым представлением на вахмистра Четвертакова, которое тот вроде бы привёз из крепости Осовец. И он сделал вид, что не понял намёка Рейнгардта.

Утром следующего дня Введенский велел найти Жамина. Жамин явился. Его шинель была понизу мокрая и запачканная глиной, а сапоги чистые, чёрные и остро благоухали ваксой.

«Когда успел?» – подумал он про «исправного» вахмистра, и захотелось дать тому в морду.

– Ты что же, стервец, подводишь меня? – спросил он Жамина.