— Отлично, — с притворной досадой вздохнул омега, собирая все карты с покрывала: они играли, сидя на кровати. — Это уже третий раз подряд. Меня обыгрывает слепой воспитанник монастыря, которого я сам же и научил правилам.
— Азартные игры — мужское дело, — важно заметил Кюхён, подняв указательный палец.
— У нас на кону что-нибудь есть? — Джеджун стал тасовать карты. — Ничего. Какой же тогда азарт? Просто мне никогда не везло в играх. Какими бы они ни были. — Он положил колоду на покрывало, заправил пряди волос за уши и улыбнулся, вспомнив давнее прошлое. — Помню, в детстве, еще в начальной школе, наши омеги любили играть в семью. Раз в месяц мы разбирали себе альф из класса, которых потом представляли своими мужьями и отцами своих кукол. У альф, естественно, разрешения никто не спрашивал. — Джеджун с нежностью засмеялся: все, что касалось детей, теперь казалось ему особенно трогательным. Алексу ведь тоже предстоял долгий путь взросления. Только его ждали приглашения играть в «войнушку», а не в «дочки-матери». — Распределяли мы их с помощью жребия. Писали имена на бумажках, потом бумажки складывали в пакет и тянули. Но альф было на двоих меньше, чем омег, поэтому на двух листочках было написано: «Нет мужа». И что ты думаешь? В общей сложности альф распределяли всего раз десять, и за это время муж мне достался только однажды. Это был толстый и очень капризный ребенок, который плакал по любому поводу, а обидеть его могли даже худенькие, слабые омеги. Тогда-то я впервые и подумал, что с личной жизнью, наверное, у меня будут проблемы…
— И сам себя негативно настроил на много лет вперед, — вынес вердикт Кюхён. Джеджун открыл рот и втянул в легкие воздуха, чтобы выступить в свою защиту, но монах успел перебить его: — Вот не надо сваливать все на автора, которая писала плагиат на российскую мелодраму.
— Ну уж нет, — возразил омега, снова взяв в руки колоду, — я всю жизнь себя одного обвинял и ругал. Ни за что не откажусь от возможности привязаться к кому-то другому.
Дверь отворилась, и в комнату монаха без стука вошел Хёкдже. «Принц» жестом поманил Джеджуна к себе; омега послушно подошел, аккуратно убрав карты в ящик тумбочки.
— Тут сейчас гости будут, выйди, — попросил Хёкдже, взглянув на дверь. Затем он пристально посмотрел на монаха, который напрягся, как это всегда бывало, если заходил кто-то из вампиров. Он был очень слабым, болезненно бледным. Жить ему вряд ли оставалось долго. Николас, лишившись неожиданно полученных власти и авторитета, наверняка растерял бы всю нежность и сначала бы в бешенстве овладел своей игрушкой, а затем осушил до последней капли крови, желая хоть так снова почувствовать себя всесильным. Хёкдже было его по-настоящему жаль. Он не убивал брата, не сражался с отцом. Так же, как омега, монах числился в команде герцога лишь по факту и не заслуживал своей страшной участи. Но его Хёкдже не мог и не собирался защищать. Зато в его компетенции было сделать роскошный предсмертный подарок несчастному. И он снова открыл дверь, впуская гостя.
Настоящий Хичоль не знал, куда Хёкдже потащил его после ухода отца. Даже когда он оставил его у двери в комнату Кюхёна, айдол все еще не понимал, почему им разрешили встретиться где-то, помимо обеденного зала. Но, увидев монаха, артист просто не смог стоять на месте и подбежал к нему, садясь рядом и хватая за руки. Хичоль уже давно не пересекался с ним, и это жалкое зрелище поразило его в самое сердце. Правда, одновременно в этом присутствовало и нечто прекрасное. Монах был уже не человеком, а каким-то эфемерным существом, находящимся на тонкой границе миров живых и мертвых. Даже повязка на лице будто символизировала неспособность видеть все земное, то, от чего он постепенно удалялся. Хичоль хотел обнять его, но не решался это делать. При своей прописке в постели злодея он не мог позволить себе проявлять прежние чувства. Поэтому айдол просто гладил его пальцы и ладони, подыскивая какие-нибудь слова.
Первым молчание нарушил Хёкдже. Он прокашлялся, привлекая к себе внимание, и сказал:
— Слушай, Хичольда, тут вот какое дело-то. Кю принадлежит Нику и уже пообещал ему отдаться – ну, мужик реально долго ждал, заслужил. Только у этого придурка пунктик есть. Зажопил, так сказать, свою девственность от нашего Ника, хочет ее любимому отдать, а любимый у него вроде как ты. Ну, и я вот решил… — Хёкдже постарался сделать беззаботное выражение лица, словно совершал этот благородный поступок от скуки, ради развлечения: — Папа ушел сдирать шкуры с волчары и гуманоида, тебе все равно делать нечего. Приласкай его, что ли.
— В смысле? — непонимающе переспросил Хичоль. — Сексом с ним заняться?
— Бинго, дебил, — пробурчал Хёкдже. — Давайте, пользуйтесь случаем, пока я добрый. Папе — ни слова.
«Принц» прислонился спиной к двери и выжидающе уставился на пару. В течение минуты ничего не происходило, а потом Хичоль вкрадчиво спросил:
— Ты чего, мальчик мой, пялиться собрался? Одурел? Если я делал это при слуге твоего папаши, то лишь потому, что Ханни тоже участвовал!