Люди приумолкли. Люди здесь вообще становились не очень-то говорливыми, когда речь держал римлянин. Мало ли что он подумает…
Вот и Антипа спросил осторожно:
— Что ты задумал, Вителлий?
— Позволь мне убить твоего пленника.
В зале опять зашумели: просьба девочки плюс просьба гостя — не чересчур ли?
И тогда вновь заговорила Саломия.
— Как я могу верить тебе, римлянин? — спросила она. — Как я узнаю, что ты не обманул?
Петр ухватил край большого золотого блюда, рванул — посыпались на пол финики, сливы, яблоки.
— Я принесу его голову на этом блюде и положу к твоим ногам, Саломия… Не дожидаясь ответа, выхватил из рук стражника короткий меч, который, кстати, тот не имел права носить. Только римляне могли носить холодное оружие. Но Петр не стал мелочиться. — Пусть стража проводит меня.
— А что, — засмеялся Антипа, — неплохая мысль. И весело. Давай, Вителлий! Это будет отличное блюдо на моем дне рождения. — И сам первый оглушительно захохотал над собственной шуткой.
И все, конечно, его дружно поддержали.
А Петр, взметнув вверх правую руку — с мечом и левую — с отличным блюдом ко дню рождения тетрарха, пошел из дворца. И стража шла вокруг него.
И уже на ходу ликующий взгляд Петра встретился со взглядом Иродиады. Странно она на него смотрела: недоверчиво, настороженно, что-то подозревая, а что — самой непонятно.
Но было уже поздно.
ДЕЙСТВИЕ — 2
ЭПИЗОД — 6
ИУДЕЯ. ИЕРУСАЛИМ, 24 год от Р.Х., месяц Таммуз
(Окончание)
В подземелье, где сидел Иоанн, было по-прежнему тихо и темно. Что, в принципе, совсем не странно. Стража довела Петра до каменной лестницы, ведущей в естественную, Природой подаренную тюрьму, и осталась ждать наверху: так захотел Петр.
Старший стражи попытался было возразить:
— Как же вы один, мой господин?.. Преступник опасен…
— Мне?
В голосе Петра слышалось столько презрения, что старший не счел возможным дальше убеждать гостя. Хочет сам — пусть сам на рожон и лезет. В конце концов, им приказано только проводить римлянина. Он все же рискнул предложить Петру:
— Возьмите хороший светильник, — протянул ему большой глиняный сосуд-чайник с высоким языком пламени. — Там темно, как во время тьмы в земле Мацора…
Петр светильник взял.
Спросил для приличия:
— Где он там, пленник этот?
— В самом конце, в яме… Яма-то глубокая. Как вы станете ему голову рубить? Его ж вытащить надо, а он сильный… — Он все еще сомневался в возможностях человека, вволю накушавшегося доброго вина и слегка потерявшего разум от буйных плясок малолетней дочки хозяйки. — Может, мы с вами?..
— Я же сказал, солдат, — надменно произнес Петр, — ждите меня в доме. Никому не расходиться…
Он спустился в подземелье и быстро — светильник хорошо освещал путь дошел до ямы. Иоанна в ней не было, но в одной из штолен тускло мерцал огонек.
— Выбрался все-таки, — с искренним облегчением сказал Петр, влезая, согнувшись в три погибели, в низкую штольню каменоломни. — А то прямо как сирота…
— А кто ж я, по-твоему? — удивился Иоанн. — Родителей у меня уже нет…
Он сидел на корточках, с упором на пятки, положив локти на колени — как сидят, отдыхая, буддийские монахи. Петр тоже сел так, хотя поза эта удобной ему не показалась, бережно положил меч на каменный пол.
— Откуда оружие? — походя, равнодушно поинтересовался Иоанн. — И зачем?
— Меч принадлежит одному из стражников Антипы, — полным ответом удовлетворил Петр любопытство ученика. — Местная стража не имеет права носить при себе холодное оружие, я должен был бы сообщить о явном нарушении прокуратору, но не стал. Поскольку меч нужен мне. А нужен он мне для того, чтобы отрубить тебе голову и принести ее на блюде во дворец — некой Саломии, дочке любимой тобой Иродиады. У меня для этого и блюдо есть… — Он подтянул в штольню из темноты золотое блюдо.
— Что за бред? — теперь уже всерьез удивился Иоанн. — Ты можешь подробнее и без шуток?
— Какие уж тут шутки, — тяжко вздохнул Петр. — Смерть твоя пришла. Послушай…
Ему не хотелось долго пересказывать происшедшее, поэтому он просто сосредоточил себя на нем, а Иоанн легко считал информацию. Все это заняло от силы пятнадцать секунд.
— Я же тебя предупреждал, — сказал Петр. — Ты обидел жену Антипы. Она мстительна и жестока. Сначала тебя взяли по ее, полагаю, наущению, а теперь…
— Теперь понятно… — Иоанн задумчиво смотрел на огонь, шевелил над ним пальцами, словно грел их. — Мстительная — да. Я — дурак, ты прав, Кифа. Мне надо учиться скрывать свои эмоции. Несдержанность вредит делу… Но ведь и смерть моя делу тоже не поможет…
— Это точно, — согласился Петр, не утешая ученика.
— Но почему такие сложности? Почему не проще убить меня без лишнего шума, а не устраивать римский театр с отсеченной головой?
Все-таки странно: Петр не слышал ни малейшего волнения в спокойных размышлениях Иоанна. Только — удивление.
— Римский театр — потому что я и есть римлянин. Кому, как не мне, устраивать здесь спектакли? Это я предложил отсечь тебе голову и принести ее во дворец на блюде. К началу пира. Все, как ты понимаешь, легко и с радостью согласились.
— Зачем?