04-Версии истории (Сборник)

Саутгемптон и Бедфорд пили наравне со старшими товарищами, то есть Бэконом (тридцать два), Эссексом (двадцать семь) и Монферье (двадцать пять). При этом Бедфорд был мрачен и молчалив. Казалось, что-то произошло в его жизни, причем — не раньше чем вчера, потому что позавчера, когда Эссекс привел его в компанию и познакомил с Монферье, Бедфорд был весел, многословен и остроумен. Впрочем, Смотрителю казалось и другое. Он почему-то думал, что мрачность и молчаливость шестого Игрока — не более чем маска, которую он по каким-то причинам надел и обязан носить. Причем маска эта весьма тяготит его, молчать он явно не умеет, а пьет по-черному, потому что это позволяет хоть зачем-то открывать рот.

— Мы — абсолютно здоровые, нормальные, умные и приятные собой джентльмены, всегда отдающие себе отчет в собственных состоянии, поведении и мыслях. — Саутгемптон произнес это внятно, громко и совершенно трезво, доказывая тем самым сказанное.

— Здоровые, нормальные, умные и приятные собой? — ехидно спросил Эссекс. — А чего ж тогда вам обоим Бриджет отказала? Может, усомнилась в чем-то? Например, в том, что приятные собой…

— Не бей по больному, — сказал Бедфорд, но сказал без эмоций, а как бы по обязанности, и Смотритель понял, что отказ Бриджет, чье имя уже всплывало в их беседах, и есть причина показательной скорби Эдуарда Рассела.

— Кто такая Бриджет? — немедленно поинтересовался Смотритель.

Он помнил, кто она. Он помнил, что она уже раз отвергла одного из их компании — Саутгемптона. Однако настойчивость Игроков и неприступность дамы восхищали.

— Сестра Роджера, — пояснил Эссекс. — Эти пьяницы… по очереди… просили недавно ее руки и получили категорический отказ. Генри — полгода назад, а Эдуард — вчера. Видишь: он — одно большое страдание.

— А причина отказа? — настаивал Смотритель.

— Причина обычная: она, видите ли, еще не готова к браку.

— Она действительно не готова. — Роджер бросился на защиту сестры. — Она еще слишком юна.

— Она еще слишком умна для своих лет, — сложил стих Эссекс. — Повзрослеет, поглупеет — выйдет. Но уже, к счастью, не за наших друзей. К счастью для нее, но и к счастью для них.

— Ты смеешься, а мне действительно больно, — сказал Бредфорд.

Судя по тону, особенно больно ему не было.

Почему все они так легко клюнули на предложение графа Монферье принять участие в Большой Игре? Да потому что с младых ногтей игра была основой их жизни, точнее — жизни людей их круга. Игра в чувства, игра в страсти, игра в войну, игра в мир, игра во-что-только-ни-придумаешь… И тот несомненный азарт, с которым они принялись устраивать Большую Игру, лишь подтверждал, что все они — игроки (со строчной буквы), а тут им предлагают абсолютно новую неигранную Игру, в которую никто из них и никто из их предков, родных, знакомых никогда не играл. То-то радости ребяткам!..

А отказ сестры Рэтленда — так, рутина. С кем не бывает.

— Да ничего тебе не больно, с кем не бывает. — Эссекс буквально повторил мысль Смотрителя. — Я даже не исключаю, что ты просто решил обыграть нашего друга Генри, но — промахнулся. Как и он.

— Я не промахнулся, — отверг обвинение Саутгемптон. — Я никогда не промахиваюсь. Просто вышла осечка. Может, мне попытать собственное счастье? — спросил

Смотритель, то есть граф Монферье, Франция, Лангедок.

— Не стоит, — охладил его пыл Эссекс. — Тебе тоже не повезет. Вот если бы Бэкон был графом и помоложе, тогда ему бы что-то могло светить… далеко впереди. Поскольку он у нас великий философ, отлично пишет и книг прочитал в сто раз больше, чем все мы вместе взятые. Но — увы: он не граф и не юноша. Он Бриджет не интересен и не пара.

— Хотелось бы посмотреть на ту, что отвергла предложения столь блестящих женихов. — Смотритель иногда вспоминал, что граф Монферье должен то и дело раздавать комплименты — как впрямую, так и опосредованно.

— Посмотришь еще, куда денешься, — уже деловито сказал Эссекс, прекращая пустую болтовню. — Вот лето закончится, пойдут балы… Давайте-ка лучше о деле. Завтра — премьера. Мы все идем в театр, это ясно. Нас уже шестеро, и я должен вам сообщить, что не прочь пообщаться еще и с Мэри.

— С графиней Пембрук, — поправил Саутгемптон.

— Это для тебя она графиня Пембрук. А для меня — родная тетушка моей жены.

Смотритель не знал точно, имела ли в Истории Мэри Сидни, графиня Пембрук, какое-то отношение к Потрясающему Копьем, вернее — подозревали ли ее другие шекспироведы в авторстве или хотя бы в знании подлинного автора. Но точно автора не знал ни один шекспировед, а подозревали они всех мало-мальски известных современников Шекспира, поэтому Смотритель согласился с Эссексом:

— Она может нам понадобиться. Поговори.

— Кто еще нам будет нужен?