0:1 в пользу в(б)реда

– А что, удобно, – хмыкнул про себя завмастерской. – Не получилась постановка – так это зрители сами виноваты: не увидели глубины. Получилась постановка – им же лучше, меньше себя дураками будут чувствовать. Что ни говори, удачный жанр. Главное, побольше обмакнутых в современность эпитетов, навроде, модерновый, лимитированный и…, – он погрузился в наиглубочайшие воспоминания студенческого жаргона, – И… некаквсешний! – на этом Александр Александрович решил поставить точку, собственно как и на карьере режиссёра Коромыслова. И это уже в который раз.

– Как же мне его найти? – бормотала под нос-кнопку Матрёшка, елозя на стуле. – Фамилия у него есть?

– Армян, – услужливо подсказал предводитель очереди.

Барышня в чёрном, хлопнув себя по лбу, поспешила удалиться.

– Армян, Армян, – словно мантру повторяла Зрачок номер два, – Так вот же он – Армян Гурген Ашотович.

– Армян, Армян, – мужчина от нечаянной радости чуть не лишился акцента.

– Давайте паспорт, сейчас оформлю пропуск, четвёртый этаж, 402 палата, –залепетала Матрёшка, гробя и без того не свежий маникюр о клавиатуру.

– Хм, забавно, – Бордюров пустился было в легковесные раздумья, но тут со скрежетом поднялось соседнее веко, и утомлённая чуждым Армяном стайка хлынула к открывшемуся оку.

Барышне в чёрном переезд в «левый глаз» явно пошёл на пользу: работа спорилась, очередь таяла, Александр Александрович удовлетворённо покачивал шейными позвонками – теперь всё в порядке, каждый зрачок на своём месте.

Правда, зрачки эти совсем друг на друга не похожи: ни цветом, ни формой. Но то ведь издалека узреть возможно. А вблизи видится ровно один из них: смотря в какой окуляр глядеть изволишь, и соответственно про второй, непохожий зрачок, дозволено и не вспоминать. Более того, получится и совсем позабыть – это же как с людьми: вот встречаешь их впервые, тут и о нос кривой взгляд спотыкается, веснушки эти в глазах рябят, а подбородок так вообще главный враг всего прекрасного. И стоит ли говорить о лице в целом? Разве это вообще лицо? Да ну бросьте, сие просто злой пекарь мятым куском теста в никуда швырнул, и оно вон как вышло – в чью-то голову попало и, батюшки святы, прижилось.

Но за первым знакомством волею судеб может потянуться целая вереница встреч и свиданий. Не успеешь опомниться, и вот уже ты, раненный стрелой пухлого Амура, что слетел с фасада салатового домика, готов отдать жизнь за это самое лицо и дать в лицо тому, кто не в состоянии оценить изящество того носа, всю прелесть тех веснушек и небывалую обворожительность того подбородка. Что? Пекарь?! Кто сказал про пекаря?!

– Вы к кому? – повторила барышня, подозревая в замечтавшемся мужчине с блестящими пуговицами на жилете брата по разуму Акцента.

– А? – Бордюров неохотно вынырнул из раздумий. – На консультацию. Я. У меня назначено.

– К кому? – почти перешла на шипение Зрачок номер раз.

– К кому? А у меня записано, сейчас-сейчас.

Александр Александрович принялся похлопывать своё, честно говоря, уже проголодавшееся тельце преимущественно в тех местах, где его одеяние предполагало наличие карманов. На свет электрический выплыла сложенная ровно втрое записка, с которой он величественно продекламировал фамилию врача. Барышня, перебивая скрежет собственных зубов клацаньем по клавиатуре, добросовестно, но больно через силу взялась за исполнение прямых обязанностей.

Завмастерской блаженно позёвывал, ознаменовывая крайнюю степень истощения сытости. Пустой желудок мелодично вторил настроению. Забрав скорее выброшенные, нежели протянутые документы, Бордюров галантно поблагодарил барышню, чья чёрная водолазка, казалось, от пережитого дала седину. Девушка в ответ посчитала необходимым сделать вид, что в сиих чёртовых спасибо она никогда не нуждалась и, очень уверена, нуждаться не будет.

Боренька обернулся тылом к левому оку с нервически подёргивающимся Зрачком и неспешно двинулся прочь. Между указателями «Лифт» и «Лестница» он отважно выбрал первый. Терпеливо выслушал скрипучую иеремиаду кабины и, едва двери оттолкнулись друг от друга, упитанным мотыльком выпорхнул на нужный этаж. Остановившись около указанного в ранее помянутой записке кабинета, Бордюров пригладил особо разблестевшуюся пуговицу, невольно отметив, что он уже, вроде как, успел схуднуть. Несолидно сие для человека его должности. Эта новомодная стройность совсем ни к чему. Он что, режиссёр Коромыслов какой-нибудь, чтобы на свои одряхлевшие рёбра молоденьких актёров цеплять?

Собравшись с отвращением, Александр Александрович потянулся было к дверному полотну, но неожиданно в проёме показался лик медика, и, если бы не хорошая реакция Бореньки, белый халат непременно получил бы в свой белый лоб этак три стука как минимум.

– Вы ко мне? – доктор мужественно давил испуг, глядючи на крепкого незнакомца с рукой, подозрительно согнутой в локте.

– Митрофан Митрофанович? – вежливо осведомился Бордюров.

– Он самый, – хозяин кабинета оттаивал под натиском обворожительной улыбки.

– Тогда к вам!