0:1 в первом тайме

— Значит, вы допускаете, что он был в сговоре с ними… — Стефанек замолчал, удрученный этой мыслью.

— Да у меня в голове такое не умещается, — подхватил пан Лопотек, — ведь, по существу, он порядочный паренек.

— Мне тоже не верится, — сказал Стефанек. — Но нужно уведомить милицию об исчезновении мальчика.

4

Манюсь просидел в погребе всю ночь. Свернувшись клубком, как побитая собачонка, он, вздрагивая от холода, забылся тревожным сном. Утром его разбудил рокот мотора. Мальчик прислушался. Какая-то машина с грохотом выехала со двора. Манюсь, постепенно приходя в себя, сообразил, что воры уводят украденный грузовик. И только теперь он ясно представил себе свое положение…

В первую минуту ему захотелось кинуться к двери и потребовать, чтобы его выпустили. Однако при первом же движении мальчик почувствовал непереносимую боль в животе. Он вспомнил, как ударил его Ромек Вавжусяк, и решил, что пока двигаться не следует.

Было, вероятно, еще очень рано, потому что после отъезда грузовика вокруг воцарилась глухая, звенящая в ушах тишина. Манюсь с отчаянием огляделся по сторонам. Погреб был пуст. Только в одном углу стояла старая, рассохшаяся бочка, а в другом валялись гнилые овощи. Из-под двери пробивался слабый свет, и по сырой земле расходились бледные лучи. Сбоку тоже как будто что-то мерцало. Вглядевшись, Манюсь различил в стене небольшую щель, сквозь которую проникал свет занимающегося дня.

Мальчик уселся, подтянув к подбородку худые разбитые колени, и снова впал в тревожную дремоту. Долго ли он находился в этом состоянии, он не знал. Очнулся Манюсь от скрежета ключа в замке. Забившись в угол, он с ужасом дожидался своих мучителей.

Наконец дверь отворилась, и в мутной полосе бьющего сверху света Манюсь разглядел Королевича.

— Чек, где ты тут? — шепотом спросил младший Вавжусяк, с непривычки щурясь в темноте.

— Чего тебе от меня надо? — так же шепотом ответил Манюсь.

Королевич подошел ближе. Он был в новом костюме, и от него пахло дешевым одеколоном и бриллиантином.

— И к чему тебе было ввязываться в эту историю? — сказал он с каким-то проблеском сочувствия. — Ни с шефом, ни с Ромеком задираться не стоит.

Уловив в его голосе доброжелательную нотку, Манюсь спросил:

— Что они со мной сделают?

Королевич огляделся и еще более понизил голос:

— Слушай, сегодня наш матч. Я тебя выпущу… Пускай не болтают, что вы проиграли только потому, что не было Чека… Если выиграем у вас, это будет по-честному. Только ты должен мне поклясться, что слова никому не скажешь, понятно?

Ошеломленный Манюсь безмолвно кивнул головой.

— Клянешься?

— Клянусь.

— Чем?

— Нашей «Сиренкой».

— Мало.

— Клянусь своей жизнью. Если скажу хоть слово, можете меня убить.

— Ладно. Но помни: я тоже рискую. Если они узнают, что я тебя выпустил, мне попадет так же, как тебе вчера. Видишь, я не такой, как ты думал. А сейчас ступай. — Он потянул Манюся за рукав.

— Юлек! — раздался негодующий голос. — Где ты болтаешься?

Королевич прижался к влажной стене.

— Прячься, — шепотом сказал он Манюсю.

На верхней ступеньке лесенки показались чьи-то ноги.

— Юлек!

— Что? — отозвался Королевич.

— Чего ты там ищешь?

— Да ничего… Занес ему поесть. Ведь он же со вчерашнего дня ничего не ел.

Однако стоящий наверху человек не удовлетворился этим ответом, и по лестнице прозвучали быстрые шаги. Манюсь в один миг перескочил несколько ступенек и спрятался за дверью. Через щелку он разглядел плотного плечистого мужчину. «Шеф», — догадался он.

В эту минуту человек с красной набрякшей физиономией схватил Королевича за рукав.

— Чего ты здесь крутишься, растяпа?! — крикнул он. — Хочешь заработать по уху?

Вытолкнув Королевича из погреба, он захлопнул дверь и запер ее на ключ.

С болью в сердце следил Манюсь сквозь щелку, как они поднимались по ступенькам. Сначала оба были видны по пояс, потом он различал только их ноги, ботинки и, наконец, в поле зрения мальчика осталась лишь пустая пыльная лестница. Упираясь лбом в шершавые доски двери, Манюсь ощутил вдруг такую пустоту, точно остался один на целом свете. Надежда, которая минуту назад придавала ему уверенность в том, что к полудню он выйдет на поле рядом с Жемчужинкой, Манджаро, Игнасем и другими товарищами, сейчас уступила место горькому отчаянию.

«И почему все это на меня свалилось?» — повторял он про себя. Мальчик побрел в свой угол, съежился, как обиженный больной зверек, и закрыл глаза. Ему померещилось, что он на Агриколе. Вокруг поля толпятся малыши. «Смотрите, — кричат они, — это тот самый Чек, который забил «Погоне» три гола!» Высоко в безоблачном небе трепещет бело-красный флаг, а еще выше подобно облачку взмывает стайка голубей. Через минуту должен начаться матч. У всех серьезные, торжественные лица. На поле выходит судья в черном спортивном костюме. Подносит к губам серебряный свисток… Свистит изо всех сил…