Александр Чернов Меценат из ментовки

ПРОЛОГ

Другие живут при боге,
А я и не помню сам,
Когда своротил с дороги,
Которая в божий храм.

Лесоповал «Дорожка моя кривая».

На служебной половине кафе «Аладдин» собирались «свои». Среди них были любители уединиться, поиграть в бильярд, а то и перекинуться в картишки. К услугам первых, вторых и третьих имелся небольшой зал с двумя бильярдными столами и несколько комнат, именуемых здесь кабинетами.

Стоял теплый весенний вечер, в зале уже давно веселилась и танцевала публика, на служебной же половине кафе было тихо, относительно тихо, разумеется, потому что из зала сюда доносились приглушенные звуки музыки да хриплый голос певца, с надрывом певшего:

- Птицы в клетке, птицы в клетке,
А на воле воронье.
Это плачь по малолетке,
Это прошлое мое…

В одном из кабинетов находились трое: лет двадцати восьми светловолосый, интеллигентного вида парень в очках; немногим старше его качок с покатыми плечами и тупым выражением на щекастом румяном лице и неопределенного возраста смуглый, сутулый мужчина крупного телосложения, с мозолистыми большими руками. Компания сидела за прямоугольным, покрытым бордовой скатертью столом, со свисающем над ним лампой с розового цвета абажуром. На сервированном на четыре персоны столе стояла кое-какая закуска, соки и водка. Трое мужчин скучали, томимые ожиданием и то и дело поглядывали на часы. Наконец накаченный парень не выдержал.

- Ну, что начнем? - спросил он и вопросительно взглянул на приунывших приятелей. Не получив ни положительного, ни отрицательного ответа, взял со стола бутылку водки и стал наполнять прозрачной жидкостью рюмки. Закончив, процедуру, поднял рюмку и произнес: - Ну, поехали!

- Да погоди ты! - вяло воспротивился призыву интеллигентного вида молодой человек. - Дай хоть закуски положить. - Он взял ложку и начал накладывать в тарелку салаты.

Его примеру последовал и старший в компании сутулый мужчина. Качок, держа на весу рюмку, терпеливо ждал, когда его приятели наполнят едой тарелки. Наконец парень с мужчиной отложили ложки и компания дружно выпила. В этот момент в кабинет заглянул молоденький тщедушный официант в белоснежной рубашке, черных брюках и бабочке. Он замер в услужливой позе у двери и почтительно спросил:

- Горячее подавать?

Сутулый мужчина, прожевав кусок курицы, небрежно ответил:

- Подавай, сынок, пока три порции. Четвертую позже принесешь, - и ворчливо добавил:- Черт знает, когда этот начальник пожалует.

Как скажете! - склонил голову официант и, развернувшись, вышел за дверь.

- Вряд ли придет, - изрек качок, вновь наполняя рюмки водкой. - Зря здесь торчим.

- И я так думаю, - обронил светловолосый парень. - Назначил на девять, а время уже около десяти часов.

Сутулый с хмурым видом потыкал вилкой в горку винегрета на своей тарелке, лениво пробасил:

- Придет, куда денется. Задерживается просто. Начальство ведь. И чего ему от нас надо. Мы ведь за свое уже рассчитались.

Мужчина вдруг прислушался. Навострили уши и его приятели. В коридоре раздались быстрые уверенные шаги.

- А вот, кажется, и он! - оживился сутулый.

И действительно, шаги стихли возле их двери, затем дверь распахнулась, и в кабинет вошел выше среднего роста плечистый мужчина со спортивной сумкой с надписью на ней «Adidas» Он был в черных туфлях, в черных брюках, черной рубашке и черной… маске. Сквозь прорези маски холодно поблескивали стального цвета глаза. Сидевшая за столом троица, оцепенела, пялясь ничего не понимающими взглядами на вошедшего. Первым пришел в себя качок.

- Это еще что за бал-маскарад?! - произнес он грозно, однако с нотками беспокойства в голосе. Это были последние слова, которые качок произнес в своей жизни. Человек в маске сбросил с плеча сумку, выхватил из нее короткоствольный автомат и, вскинув его, открыл огонь по находившимся в комнате людям. Компания даже не успела встать со свих мест. Автоматная очередь прошили тела мужчин, и они с застывшими на лицах безумным выражением и застрявшем в горлах воплями ужаса, конвульсивно содрогаясь от попадавших в них пуль стали опрокидываться вместе со стульями. От брызг крови комната мгновенно окрасилась в красный цвет. Зазвенели осколки разлетавшихся в окнах стекол, закачался над столом абажур. Несколько секунд спустя все было кончено. Три трупа в неестественных позах лежали на полу в лужах крови поблескивающей от отражавшегося в ней света лампы. Наступила оглушительная тишина. Даже музыка и голос певца в зале стихли.