«…Тяжелый херасковский шестистопный ямб заменил он пятистопным безрифменным; над заветными триединствами наругался безжалостно; вместо греков и римлян древних времен вывел русских XVI века. Но, повторяю, это только костюм, сущность же все та же, старая, классическая, бездушная. Ни страстей, ни характеров, ни стихов, ни интереса – нет ничего этого…»
Виссарион Григорьевич Белинский
«…Скажите, бога ради, понял ли хоть что-нибудь в этом стихотворении ваш рассудок – я уже не говорю, ваше чувство? «Под зеленою сосною цветет душистый цветок, не роза, не ландыш и не темная фиялка, а краса полей – незабудка; цветок этот посажен и взлелеян красавицею девицею, он увянет, а сосна все зеленая (для стиха тут пропущен глагол, без которого в периоде недостает смысла); на будущую весну опять взойдет, а сосну уж сломал ветер, и солнечный жар спалит цветок «во цвете дней»; увяла ты, моя любовь, девица в могиле, как незабудочку ее сгубил ненастный рок». Что это такое? Повторяем: даже и не случайность, а просто – бестолочь…»
«…Эти строки мне кажутся немного странными: я нимало не сомневаюсь в том, что во времена "Стеньки Разина" чай был во всеобщем употреблении, точь-в-точь, как теперь, что дочери тогда, как и теперь, поздравляли своих родителей с добрым утром, особенно дочери купецкие, что матери, в ироническом штиле, с дочерьми говорили во множественном числе; но я с трудом могу верить, чтобы романы тогда были в таком гонении. Очевидно, что это еще вопрос, вопрос исторический и литературный, который должно исследовать. В ожидании, пока явится ученый, который разрешит этот вопрос, будем следовать за нитью рассказа…»
«…В одном журнале было замечено, что это не великолепное, но очень опрятное издание; мы прибавим от себя, что еще и очень верное, что составляет одно из главных достоинств всякого хорошего издания. Так как оно, сверх того, и самое полное, и самое дешевое, то мы и не сомневаемся, что его тысячи экземпляров скоро распадутся по рукам читателей. Всякий образованный русский должен иметь у себя всего Пушкина: иначе он и не образованный и не русский…»
«Вот что говорит автор этой курьезной книги в своем предисловии:«1. Предмет сего "собрания рифм", был единственно, чтоб услужить юношам, кои имеют желание писать стихи, то чтоб менее им затрудняться и обременять себя в приискании рифм, от чего иногда зависит даже перемена смысла в сочинении, а не токмо в одном окончательном стихе подбирая его в рифму…»Автор так умно и так отчетливо объяснился с публикою …, что нам ничего не остается сказать от себя…»
«…Второй том «Сказки за сказкой» также не без хороших, как и не без плохих вещей. Из четырех заключающихся в нем повестей нам больше других нравится повесть г. Кукольника «Позументы». Мы уже не раз имели случай замечать, что г. Кукольник мастер писать интересные рассказы из времен Петра Великого. Главные достоинства их – простота, естественность и правдоподобие. Заметно, что он изучал эту эпоху и вник в дух ее…»
«Каким живым, легким, оригинальным талантом владеет г. Вельтман! Каждой безделке, каждой шутке умеет он придать столько занимательности, прелести! О, он истинный чародей, истинный поэт! Поэт в искусстве, поэт в науке! Да – он и в науке поэт, поэт-археолог! В романе, в повести он разгадывает своим поэтическим чувством эту поэтическую русскую старину, которая, как сам он говорит, так хитро умела его влюбить в непостижимую красоту свою!…»
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…»
«Знаете ли, что это за книга – «Осенний вечер»? Это – альманах! не верите – так справьтесь сами. Все признаки альманаха – набор прозаических и стихотворных статеек, подписанных самыми громкими именами. Оно так и должно быть: что за альманах, если он не образует собою яркого созвездия лучезарных имен, если в нем не участвуют представители литературы?…»
«…Мы думаем, что прелестная «Памятная книжка» и «Утренняя заря» суть самые лучшие подарки, какие можно сделать человеку и деловому и неделовому в первые месяцы года. Не постигаем только, как могут издатели «Памятной книжки» назначать такую дешевую ей цену – 2 рубля серебром: это просто даром; за одни картинки можно заплатить вдвое больше…»
«…Знаете ли, отчего замолкли поэты на Руси? – «Их нет», – скажете вы. Неправда! это тишина перед бурею; «они спят на лирах», а пока они спят, «Московский наблюдатель» навяжет им потихоньку другие струны, разбудит их своими октавами, и они запоют…»
«…Может быть, г. Каменский и в самом деле пишет очень хорошо; может быть, он и в самом деле второй Марлинский, если нам мало было одного; может быть, его повести и в самом деле прекрасны: все это может быть; но мы хотим говорить не о том, как может быть, а о том, как нам кажется. Признаемся откровенно, что касается собственно до нас, то нам «Повести и рассказы» г. Каменского очень не нравятся. Мы не хотим этим сказать, чтобы они были дурны, – нет, сохрани нас бог от такого решительного приговора, вопреки мнению стольких знатоков и судей изящного! – Но они нам кажутся очень утомительными, чтоб не сказать – скучными…»
«…Мы все сказали о новом романе г. Зотова: читатели теперь могут иметь о нем самое удовлетворительное понятие, даже и не читавши его; это тем выгоднее для них, что г. Зотов имеет удивительную способность писать слишком плодовито и широко: прочтя одну часть его романа, вы думаете, что прочли целых пять романов. Особенно плодовиты его отступления, в которых он философствует…»
«…словно нетопыри прекрасным зданием, овладели нашею сценою пошлые комедии с пряничною любовью и неизбежною свадьбою! Это называется у нас «сюжетом». Смотря на наши комедии и водевили и принимая их за выражение действительности, вы подумаете, что наше общество только и занимается, что любовью, только и живет и дышит, что ею! И какою любовью – бескорыстною, без всякого расчета на приданое, на связи и покровительство!..»
«…Это половина нового труда благонамеренного и неутомимого деятеля на поприще русского просвещения, Н. А. Полевого. Этим сочинением совершенно пополняется важный недостаток в нашей литературе: теперь юным поколениям беспредельной России есть средство, играючи, изучать отечественную историю и, следовательно, с пользою и удовольствием занимать свои детские досуги. Книга г. Полевого, как этого и должно было ожидать, написана просто, умно, без излишних подробностей и без сухой сжатости, хорошим языком; события расположены ясно, расставлены в перспективе, облегчающей память, переданы с живостию и увлекательностию…»
«…Теперь о самой книге. Она довольно интересна, как все книги, даже посредственные, в которых содержатся какие-нибудь подробности о жизни великого человека. Но книга все-таки посредственна, потому что г. Аллан Каннингам человек очень недальный в литературе и, как кажется, принадлежит к числу литературных рыцарей печального образа. Его критические взгляды на сочинения Скотта довольно мелки и поверхностны, понятия о творчестве тоже очень недалеки. Впрочем, он добрый человек и очень любит Вальтера Скотта…»
«…Поль де Кок с жадностию переводится на русский язык и наконец начинает приобретать себе подражателей. Роман, заглавие которого выписано в начале этой статейки, написан до того в духе парижского сказочника, что его можно почесть романом Поль де Кока, но переведенным и переделанным на русские нравы. Подражатели всегда ниже своих образцов…»
Небольшая рецензия Белинского на поэму Жуковского «Наль и Дамаянти» на фоне остальных отзывов о ней в журналистике 1844 года выглядит необычно. В других журналах более всего отмечалось литературное мастерство и художественная значительность этого произведения. <…> Белинский, дав в начале рецензии сжатую оценку поэтического мастерства Жуковского, затем целиком сосредоточился на характеристике самого индийского образца поэмы, причем особенно подчеркивал чуждость концепции древнеиндийской поэмы современности: отсутствие характеров, личности и т. д.
«Чудный роман! Удивительный роман! Я, признаться, не дочел его второй части, не потому, чтобы он показался мне скучен, вял, бестолков и бездарен; но потому, что я люблю хорошего понемножку и всегда имею привычку дочитывать хорошие книги по листочку в день, вместо лакомства, вместо конфект…»
«Купер явился после Вальтера Скотта и многими почитается как бы его подражателем и учеником; но это решительная нелепость: Купер – писатель совершенно самостоятельный, оригинальный и столько же великий, столько же генияльный, как и шотландский романист. Принадлежа к немногому числу перворазрядных, великих художников, он создал такие лица и такие характеры, которые навеки останутся художественными типами…»
«…Во Франции, после революции и владычества Наполеона – событий, познакомивших ее с другими народами, вдруг произошла сильная реакция всему старому. Реакция эта с особенною силою выразилась в литературе. Франция разрушила капища кумиров своих, сбросила их статуи с пьедесталов и разбила их. Корнель, Расин, Буало, Мольер, Кребильон, потом Вольтер со всем энциклопедическим причетом – все это было ниспровергнуто, отринуто…»
За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию. Говорят, что уже посланы в Лондон для выгравирования портреты А. А. Орлова, гг. Сигова, Кузмичева и проч., вместе с Пушкиным и г. Зотовым они дополняют пантеон великих людей русской литературы».Эта ироническая информация с упоминанием о портретах бездарных сочинителей (Р. М. Зотова и А. А. Орлова) и лубочных писателей (Сигова и Кузмичева) служит органическим дополнением к рецензии на первый том «Ста русских литераторов».
"В литературном, или, лучше сказать, журнальном, мире Западной Европы часто случаются презабавные истории. Как известно, там журнал может существовать и держаться только мнением, и потому там стараются иметь литературное или политическое мнение даже такие люди, которые способны иметь только кухонное или туалетное мнение. Многие с умыслом хватаются за какую-нибудь явную нелепость и всеми силами поддерживают ее, вопреки приличию, нравственности и здравому смыслу, чтоб только казаться людьми с мнением. О таких людях нечего и говорить: ясно, что это бессовестные промышленники. Но между ними есть и невинные люди, которые по внешности легко могут быть смешаны с торгашами мнения, но которых, ради истины и справедливости, должно отличать от продавцов лжи…"
«Покойный Дмитриев принадлежит к числу примечательнейших людей прошлого века и примечательнейших действователей на поприще русской литературы. Он был сподвижником Карамзина в великом деле преобразования русского слова. Здесь не место и не время оценять его заслуг. Скажем только, что его басни имеют большое литературное достоинство…»
«…Российская грамматика в вопросах и ответах, Михайла Меморского, четырнадцатое издание – что сказать об этом?.. Смеяться или плакать от такого дикого явления?.. Книга дивная, редкая, явление допотопное, ископаемое!.. Что пред нею мушки, фижмы, что самые бороды, словом, что пред нею все анахронизмы в мире!..»
«На обороте заглавного листка этой серенькой книжонки напечатано: «Из журнала «Маяк» книжки XIX и XX 1841». Стало быть, эта книжонка есть невинная спекуляция на внимание читателей: разные повести, оставшись в этом никому не известном «Маяке» без читателей, хотели во что бы ни стало быть прочтенными и для этого заблагорассудили через два года выйти в свет особенною книжкою. «Маяк» уже не в первый раз прибегает к этому средству заставлять хоть кого-нибудь прочитывать некоторые из его статей…»
«В прошедшей книжке мы говорили о новом издании «Илиады», переведенной Гнедичем: теперь почитаем долгом упомянуть о другой новости, столько же приятной, но уже не столько новой – о великолепном издании «Дон Кихота» Сервантеса. Наши слова – мнение, голос журнала, а не объявление, поэтому они всегда вовремя и кстати…»
«Известно, что после литературы, и в особенности журналистики, в целом мире нет ничего хуже петербургской погоды. За ее непостоянством и переменчивостию часто нет никакой возможности различать времена года. Нынешний май оказался особенно сбивчивым месяцем: он похож и на сентябрь, и на октябрь, и на ноябрь, и на февраль, и на март, и на что угодно, – только не на май. <…> Как нарочно, журналы, словно по взаимному условию, стараются скрыть от нас настоящее время года и перевернуть календарь задом наперед…»
Большую часть статьи занимает подробнейший разбор типичного явления «смирдинского» периода русской литературы – журнала Сенковского «Библиотека для чтения».Критикуя аристократические нападки на «торговое направление» в современной литературе, Белинский основной вред «Библиотеки для чтения» усматривает в беспринципности Сенковского, которая развращает читателя, наносит вред обществу. Он подчеркивает пустословие и недобросовестность критики Сенковского. Все это неприемлемо для Белинского не только потому, что журнал, по его понятиям, должен отличаться единством направления, но и потому, что он прекрасно видит, куда ведет беспринципность Сенковского. Сенковский выступает верным соратником Булгарина, последовательным защитником казенно-благонамеренной литературы. Белинский ратует за журнал с четким прогрессивным направлением. Принципиальная задача такого журнала – создать литературу, проникнутую гуманистическими и демократическими идеалами.
Белинский ставит со всей ясностью вопрос о включении «физиологических очерков» в русло великих традиций русской реалистической литературы, требует в то же время от авторов овладения тем глубоким знанием и пониманием русской действительности, которое было свойственно Грибоедову, Пушкину, Лермонтову, Гоголю. Именно их творчество имеет в виду Белинский, когда говорит, что «литераторы, принимавшие участие в этих изданиях, могли бы, кажется, найти для себя готовую и притом верную точку зрения на общество в произведениях тех немногих русских писателей, которые умели постигнуть тайну русской действительности».
«Вот уже третий год, как мы читаем в московских университетских «актах» превосходные речи. В 1836 году мы прочли прекрасную речь г. Щуровского; в 1838 году мы прочли прекрасную речь г. Крылова о римском праве; в нынешнем году мы прочли превосходную статью г. Морошкина «Об «Уложении» и последующем его развитии» и спешим поделиться с нашими читателями доставленным нам ею удовольствием…»